Умом Россию не понять…

   «Истинный защитник России - это история; ею в течение трех столетий неустанно разрешаются в пользу России все испытания, которыми подвергает она свою таинственную судьбу...»

Федор Иванович Тютчев «Россия и Германия»

   Федор Иванович Тютчев родился 5 декабря 1803 года в русской дворянской семье, принадлежащей к служилому чиновничеству, жившей в Москве, в своем доме, широкой жизнью. «Их дом, как многие московские дома того времени, славился гостеприимством и хлебосольством. В семье преобладал французский язык, но свято сохранялись обычаи родной старины, особенно все православные обряды». Второй сын Тютчевых, - Федор родился в родовом имении Овстуг, Орловской губернии, где и прошло его детство. Овстуг расположен у реки Десны: «широкие горизонты, обширные степи, необозримые поля, почти девственные леса нашего Брянского уезда создавали самую поэтическую обстановку», напишет позднее в своих воспоминаниях дочь поэта Анна Федоровна Тютчева. «Деревня, леса, поля, печальный простор русской степи и русского горизонта... при созерцании этой природы испытываешь не восхищение, не жизнерадостность, а какое-то смутное чувство печали и религиозной сосредоточенности, чувствуешь близость Бога». Домашний уклад Тютчевых служил образцом полного семейного согласия: «Если бы все жили также просто, как они», - вспоминал часто бывавший у них в доме университетский приятель Федора Тютчева, Михаил Петрович Погодин. Для обучения Федора в дом к Тютчевым был приглашен молодой учитель Семен Егорович Амфитеатров, «из духовного звания, недавно закончивший курс семинарии», который был известен в литературе под псевдонимом Раича. Семен Раич был преподавателем русской словесности в московском «университетском пансионе» и пробыл в доме Тютчевых шесть лет. Увлекшись под руководством своего учителя классической поэзией, Федор Тютчев рано начал писать стихи. 30 марта 1818 года Общество Любителей Российской словесности почтило 14-летнего поэта звания «сотрудника», хотя он был еще «молоденький мальчик, с румянцем во всю щеку». Затем Федор Тютчев легко поступил в Московский университет, на отделение словесных наук, обратив внимание московской профессуры на свои литературные способности. Уже через два года, осенью 1821 года, сумел сдать выпускные экзамены в Московском университете на «отлично», хотя к лекциям «относился невнимательно и учился довольно небрежно». В начале 1822 года Тютчева отправили в Петербург, где он поступил на службу в Государственную Коллегию иностранных дел сотрудником Русской миссии, к которой он был причислен «сверх штата», и отбыл на службу в Мюнхен. За границей Тютчев пробудет более двадцати лет.

   «Отторгнутый от России в самой ранней, нежной молодости, когда ему было с небольшим 18 лет, закинутый в дальний Мюнхен, предоставленный самому себе, Тютчев один, без руководителя, переживает на чужбине весь процесс внутреннего развития, от юности до зрелого мужества», - напишет позднее в биографии Тютчева его зять, Иван Сергеевич Аксаков. Тютчев тяжело переживал разлуку с домом. Единственным близким человеком, который поехал с ним в Мюнхен и «не захотел расстаться с «дитятей», был его дядька, Николай Афанасьевич Хлопов, нянчивший Федора Тютчева «с 4-х летнего возраста. Из немецкой квартиры Тютчева Хлопов сделал русский уголок, где к столу подавались русские кушанья и где под праздник зажигались в божнице лампады».

   В 1826 году в Мюнхене Тютчев женился на вдове Эмилии-Элеоноре Петерсон, урожденной графине Ботмер, «милой, прелестной, умной», сразу породнившись с двумя старыми аристократическими фамилиями и войдя в великосветские мюнхенские круги. Поэт оказался в центре культурной жизни: в гостиной Тютчевых бывали члены Русской миссии, иностранные гости, немецкие ученые и поэты. Генрих Гейне называл Тютчева «лучшим из своих мюнхенских друзей». Кроме службы, блестяще владея языками, Ф.И. Тютчев занимался переводами и писал свои стихи, не относясь к этому серьезно, искренне считая, что это может каждый: «Всякий человек в определенном возрасте бывает лирическим поэтом. И нужно только развязывать ему язык»,- говорил Ф.И.Тютчев князю И.С. Гагарину.

«Люблю грозу в начале мая,

Когда весенний первый гром,

Как бы резвяся и играя

Грохочет в небе голубом...»

   Здесь, в Германии, будут написаны главные статьи политического содержания: «Россия и Германия», «Россия и революция», «Римский вопрос». И.С. Аксаков скажет, что «Хотя они и написаны по-французски, однако составляют неотъемлемое достояние русской литературы, как произведение русской мысли, выражение русского исторического самосознания».

   Как у русского барина, проживающего за границей, чиновника Министерства иностранных дел, сформировались такие патриотические взгляды? Откуда такая всеобъемлющая любовь к России? «Скиф по происхождению», говорит о нем Аксаков, который «со своими противниками борется их же оружием». Сам Тютчев в 1843 году писал к своим родителям, «любезнейшим папеньке и маменьке», из Мюнхена в Овстуг: «Хоть я и не привык жить в России, но думаю, что невозможно быть более привязанным к своей стране, нежели я, более постоянно озабоченным тем, что до нее относится». Несмотря на образованность, европейское воспитание, Федор Иванович Тютчев был русским до мозга костей, патриотом, жившим интересами своей страны. «Пребывание Тютчева за границей, в самом центре антирусской, антироссийской пропаганды не только не ослабило его национальных чувств, но, наоборот, усилило его патриотизм, его веру в великую судьбу его Родины, его русскую самобытность в воззрениях на происходящие в мире события».

   В 1844 году в Мюнхене опубликована его смелая статья «Россия и Германия». Поводом к написанию послужили нападки на Россию немецких публицистов в самой Германии. В то время политика Императора Николая I влияла на политику всех немецких правительств, ущемляя их статус. Тем обиднее и несноснее было такое положение для Германии. В России германское общество видело помеху своим либеральным стремлениям и политическому единству. Тютчев в этот период оказался в отставке от дипломатической службы, но как русский гражданин не смог остаться в стороне от острого вопроса, «вразумляя Европу на наш счет». Его статья стала продолжением переписки с редактором самой распространенной в Германии газеты, «составленной с наибольшим знанием дела», выходящей в баварском городе Аугсбурге тиражом в 12 тыс. экземпляров. Редактором Всеобщей Аугсбурской газеты был господин Г.Э. Кольб. В газете печатались корреспонденции не только из Германии, но и из других стран. Появлялись в Аугсбурской газете и критические статьи о России с «заведомо ложным и тенденциозным представлением о политике России и угрозе для Европы со стороны «северного колосса», или «северных варваров». Так, во втором номере газеты за 1842 год высказывалась большая враждебность к России: «В статье говорилось, среди прочего, что, если придется выбирать между русским кнутом и французской пропагандой, Германия предпочтет последнюю». В этой газете Тютчев напечатал свои политические статьи «Письмо русского» и «Россия и Германия», или «Письмо доктору Густаву Кольбу, редактору Всеобщей газеты», в котором Ф.И. Тютчев писал: «Я русский, как уже имел честь вам высказать, русский сердцем и душою, глубоко преданный своему отечеству, пребываю в согласии со своим правительством и, кроме того, целиком независим по занимаемому положению. Стало быть, я попытаюсь здесь выразить русское мнение, но свободное и совершенно безкорыстное... И не опасайтесь, милостивый государь, что, я, как Русский, мог бы ввязаться, в свою очередь, в ничтожную полемику, поднятую недавно одним жалким памфлетом»... Речь шла о «памфлете»: «Россия в 1839 году», написанного французом маркизом А. де Кюстином. Это сочинение было переведено с французского на многие языки и стало популярным в Европе и России. Книга содержала впечатления и размышления после путешествий автора по разным странам. После двухмесячной поездки по России в 1839 году г-н де Кюстин написал заметки о России, где «превращал скороспелые суждения в глобальные категорические обобщения», например по мнению автора Россия - это «пустыня без покоя и тюрьма без досуга», которая «возникла лишь вчера, и история ее богата одними посулами», а единственное достоинство русских - покорность и подражание», они - «скопище тел без душ» и т.д. Тютчев в своей статье высказал свое мнение по этому поводу: «Книга господина де Кюстина является еще одним свидетельством умственного безстыдства и духовного разложения - характерной черты нашей эпохи, особенно во Франции...»

   Тютчев доказывает в своей статье, что самая разумная политика для Германии - это держаться России, что «Германия только России обязана своим освобождением от Франции, равно и своим тридцатилетним мирным национальным развитием». Хотя многие в Германии уже доставили себе удовольствие и «наслаждение взирать на Россию, как на какого-то людоеда 19-го века».

   «Чем другим, если не сознанием своей нравственной безответственности, можно объяснить себе это пламенное, слепое, неистовое, враждебное настроение, которое она [Германия] в продолжение стольких лет выражает против России? Зачем? С какой целью? В пользу чего?». Вскоре после появления статья была читана и Государем Николаем Павловичем, который при прочтении ее сказал, что «тут выражены все его мысли, и полюбопытствовал, кто ее автор», - вспоминал И.С. Аксаков. Между тем не все складывалось гладко в судьбе поэта. Еще до написания письма господину Кольбу Тютчеву пришлось покинуть дипломатическую службу: «Так как я никогда не относился к службе серьезно, - справедливо, чтобы служба также смеялась надо мной»,- лишь с 1828 по 1837 год поэт занимал должность второго секретаря при Русской миссии. Его повышение затягивалось, друзья советовали «утихомириться» и не произносить в салонах и на встречах «слишком пылкие речи» на политические темы, и тут пришло новое горе. В 1838 году у берегов Пруссии сгорел русский пассажирский пароход «Николай Первый», на котором возвращались из России жена Федора Ивановича Тютчева - Элеонора Федоровна с его тремя малолетними дочерьми. Дети остались живы, а Элеонора Тютчева умерла в Турине, не перенеся нервного потрясения и простуды, после «ночи ужаса и агонии» на корабле. Смерть жены, после 12 лет совместной жизни, потрясла поэта, он поседел от горя:

«Твой милый образ, незабвенный,

Он предо мной везде, всегда,

Непостижимый, неизменный,

Как ночью на небе звезда...»

   К тому времени Федор Иванович Тютчев уже был назначен первым секретарем Русской миссии в Турине, затем получил повышение, и стал Русским поверенным в делах в Турине, однако вскоре «за долговременным неприбытием из отпуска» был исключен из штата чиновников Министерства иностранных дел. Некоторое время спустя, в 1839 году, он женился вторично и остался жить за границей, в Мюнхене, как частное лицо, продолжая писать стихи и политические статьи. В апреле 1848 года была написана «Россия и Революция», как записка Тютчева Императору Николаю I о положении Европы после Февральской революции во Франции: «Россия прежде всего христианская держава; Русский народ - христианин не только в силу православия своих верований, но и благодаря чему-то более задушевному. Он христианин в силу той способности к самоотвержению и самопожертвованию, которая составляет как бы основу его нравственной природы.

   Революция - прежде всего враг христианства! Антихристианский дух есть душа Революции, ее сущностное, отличительное свойство». Написанная по-французски статья была опубликована в Париже в 1849 году: «Тысячелетние предчувствия совсем не обманывают. У России, верующей страны, достанет веры в решительную минуту. Она не устрашится величия своих судеб, не отступит перед своим призванием. И когда ещё призвание России было более ясным и очевидным? Можно сказать, что Господь начертал его огненными стрелами на помраченных от бурь Небесах. Запад уходит со сцены, все рушится и гибнет во всеобщем мировом пожаре - Европа Карла Великого и Европа трактатов 1815 года, римское папство и все западные королевства, Католицизм и Протестантизм, уже давно утраченная вера в доведенный до безсмыслия разум, невозможный отныне порядок и невозможная отныне свобода. А над всеми этими развалинами, ею же нагроможденными, цивилизация, убивающая себя собственными руками... И когда над столь громадным крушением мы видим еще более громадную Империю, всплывающую подобно Святому Ковчегу, кто дерзнет сомневаться в ее призвании, и нам ли, её детям, проявлять неверие и малодушие?..»

   М.П. Погодин вспоминал о Тютчеве: «В Германии прожил он лет двадцать сряду. Воротясь в Отечество, поселился в Петербурге. Услышав его в первый раз, после всех странствий, заговорившего о славянском вопросе, я не верил ушам своим; я заслушался его... Как в самом деле мог он, проведя молодость, половину жизни за границей, не имев почти сообщения со своими, среди враждебных элементов, живущий в чуждой атмосфере, где русского духа редко бывало слышно, как мог он, барин по происхождению, ленивый и безпечный по природе, ощутить в такой степени, сохранить, развить в себе чистейшие русские и славянские начала и стремления? Этого мало: сблизившись с ним впоследствии больше,... я удостоверился, что никто в России не понимает так ясно, не убежден так твердо, не верит так искренно в ее всемирное, общечеловеческое призвание, как он».

   К рубежу сороковых-пятидесятых годов XIX века, после возвращения в Россию, относится начало популярности поэта, «которой сам он не искал, и которая пришла к нему как бы против его воли». В 1845 году Тютчеву были возвращены все права и почетные звания. Вскоре он вновь был принят на службу в Министерство иностранных дел, выполняя особые поручения при государственном канцлере: «достигнув 40 лет, никогда, так сказать, и не живши в русском обществе, я очень доволен, что нахожусь теперь в нем», - писал Федор Иванович Тютчев в одном из своих писем. В Петербурге он повел светскую жизнь, пользовался репутацией светского льва и неиссякаемого остроумца. «На днях провел я вечер у Тютчева вдвоем с ним. Этот человек для меня самый интересный. Три часа с ним показались мне минутою. Если к его таланту и сведениям, к его душе и поэтическому чутью придать привычку правильной трудолюбивой жизни, он был бы для нашей эпохи светилом ума и воображения»,- писал в марте 1850 года П.А. Плетнев в письме к В.А. Жуковскому. О рассеянности и неприспособленности поэта к повседневной жизни знали многие. Он мог перепутать одежду и случайно надеть на великосветский прием вместо фрака лакейскую ливрею. Он был «ни на одну пуговицу не застегнутый как надо», ходил по улице закутанным в теплый плед. «Его наружность очень не соответствовала его вкусам; он был дурен собою, небрежно одет, неуклюж и рассеян; но все это исчезало, когда он начинал говорить, рассказывать; все мгновенно умолкали, и во всей комнате только и слышался голос Тютчева»,- вспоминал В.А. Соллогуб. В светских кругах поэт был известен своими остротами, например об Австрии он говорил, что она как «Ахилл, у которого пятка повсюду», о Франции, что «у нея - ах! Две души живут в одной груди» и т.д. Необычной была и его внешность: «Как теперь вижу перед собой его невысокую, тщедушную фигуру, с слегка приподнятыми плечами, его бледное, гладко выбритое лицо, с огромным обнаженным лбом, вокруг которого, падая на плечи в хаотическом беспорядке, вились мягкие, как пух и белые, как снег, волосы... На плотно сжатых губах постоянно блуждала грустная и в то же время ироническая улыбка, а глаза, задумчивые и печальные, смотрели сквозь стекла очков загадочно, как бы что-то прозревая впереди». Так описал своего отца Федор Федорович Тютчев (1860-1916) в своих воспоминаниях.

   Младший сын поэта, Федор, родился за 13 лет до смерти Тютчева от Елены Александровны Денисьевой - последней любви поэта. Любовь эта длилась 14 лет, до самой смерти «Лели» Денисьевой. Она принадлежала к обедневшему дворянскому роду и была классной дамой Смольного института, где воспитывались дочери поэта Дарья и Екатерина. Тютчеву было 47 лет, Денисьевой 25, он уже был женат вторым браком на вдове Эрнестине Федоровне Дернгейм, рожденной баронессе фон Пфеффель, и отношения с Е.А. Денисьевой не афишировались в обществе. Сам Федор Иванович так говорил о своем чувстве: «О, ты, последняя любовь, блаженство ты и безнадежность!»

   Смерть этой любимой женщины в 1864 году станет для поэта очередным ударом. Вторая супруга намного переживет поэта: «Эрнестина Федоровна Тютчева, поэтичная высокая женщина, в которой ум, сердце и прелесть женщины сливались в одно гармоничное и грациозное целое... Сам Федор Иванович Тютчев был чем-то вроде витающего духом в этой семье... Он всюду казался случайно залетевшею птичкою, и дома, в своей прекрасной и симпатичной семье, тоже... Он жизнь свою делил между поэтическими и политическими впечатлениями и... мог забывать... время, место, еду, сон... дисциплину, придворный этикет. Реальная проза жизни для него не существовала». «Последняя любовь» поэта внесла немало сложностей в жизнь, повредив карьере Тютчева, однако не вытеснила прежней привязанности к жене, что нашло отражение в его письмах и стихах.

   С большим равнодушием относился Тютчев в Петербургский период жизни к своей служебной деятельности, будучи занятым последние двадцать лет жизни на должности старшего цензора при особой канцелярии Министерства иностранных дел. Он хорошо сознавал «свое безсилие изменить что-либо в делах своего ведомства», хотя редакторы журналов отзывались о нем положительно: «Федор Иванович Тютчев... пропускал к печати все, что ни посылалось ему на одобрение. По своим большим связям, имея доступ к графу Нессельроде и к князю Горчакову, он разрешал гораздо более, чем обыкновенный чиновник министерства», - писал П.С. Усов, помощник редактора «Северной пчелы». В 1850 году А. М. Горчаков предложил Ф.И. Тютчеву «быть редактором газеты», - сообщала Дарья Федоровна Тютчева, «однако папа предвидит много препятствий на этом пути и в настоящее время составляет записку, которую Горчаков должен предоставить Государю; в ней он показывает все трудности дела».

   Федор Иванович Тютчев «только в последний год жизни Пушкина в первый раз напечатал в «Современнике» несколько своих стихотворений, хотя, конечно, мог бы с ним вместе начать этот путь счастливой деятельности», вспоминал П.А. Плетнев, в «записке о действительном статском советнике Ф.И. Тютчеве»: «еще живы свидетели того изумления и восторга, с какими Пушкин встретил неожиданное появление этих стихотворений, исполненных глубины мыслей, яркости красок, новости силы и языка». В последний, петербургский период жизни Тютчев почти не писал лирических стихов: «Теперь тебе не до стихов, о слово русское, родное!», чего нельзя сказать о гражданской лирике Тютчева. Вся гражданская поэзия Тютчева посвящена защите достоинства России, как великого государства, и русскому народу, как великой нации. В своих стихах и письмах он с гневом говорил о русской безпечности перед вызовом времени, о неповоротливости русской государственной машины, но всегда гордился великой историей Руси, самобытностью русского характера, духовной стойкостью ее христианских идеалов:

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать -

В Россию можно только верить.

   Отказавшись в этот период жизни от служебных успехов, Тютчев до самой смерти в 1873 году не мог подавить в себе энергию мысли и деятельности: «эту потребность он удовлетворял в постоянном живом общении с самыми разнообразными кругами лиц... Решительно каждый день он... не стесняясь разностью воззрений, отстаивал свои убеждения в свободном, рыцарски благородном споре», - вспоминал В.Я.Брюсов. «Он говорил медленно, изящно и спокойно... Но тогда, когда его задевали за живое русское чувство или когда кто-нибудь его раздражал своими суждениями, он выходил из себя и говорил с огнем...» - вспоминал внук Карамзина Владимир Петрович Мещерский, писатель и публицист: «политика и поэзия, в самом широком значении этих двух понятий, были сущностью его жизни - политика мировой всецелой жизни человечества и политика - как совокупность вопросов, живо и горячо затрагивающих интересы России. Великий русский поэт, Федор Иванович Тютчев, больше всего в своей жизни любил «Отечество и поэзию».

   Марина Удальцова

   Источник: http://stihiya.org/

Ф. И. Тютчев. Славянам («Привет вам задушевный, братья...»)

Привет вам задушевный, братья,

Со всех Славянщины концов,

Привет наш всем вам, без изъятья!

Для всех семейный пир готов!

Недаром вас звала Россия

На праздник мира и любви;

Но знайте, гости дорогие,

Вы здесь не гости, вы – свои!

Вы дома здесь, и больше дома,

Чем там, на родине своей, –

Здесь, где господство незнакомо

Иноязыческих властей,

Здесь, где у власти и подда́нства

Один язык, один для всех,

И не считается Славянство

За тяжкий первородный грех!

Хотя враждебною судьбиной

И были мы разлучены,

Но всё же мы народ единый,

Единой матери сыны;

Но всё же братья мы родные!

Вот, вот что ненавидят в нас!

Вам не прощается Россия,

России – не прощают вас!

Смущает их, и до испугу,

Что вся славянская семья

В лицо и недругу и другу

Впервые скажет: «Это я!»

При неотступном вспоминанье

О длинной цепи злых обид

Славянское самосознанье,

Как Божья кара, их страшит!

Давно на почве европейской,

Где ложь так пышно разрослась,

Давно наукой фарисейской

Двойная правда создалась:

Для них – закон и равноправность,

Для нас – насилье и обман,

И закрепила стародавность

Их как наследие славян.

И то, что длилося веками,

Не истощилось и поднесь

И тяготеет и над нами –

Над нами, собранными здесь...

Еще болит от старых болей

Вся современная пора...

Не тронуто Косово поле,

Не срыта Белая Гора!

А между нас – позор немалый

В славянской, всем родной среде,

Лишь тот ушел от их опалы

И не подвергся их вражде,

Кто для своих всегда и всюду

Злодеем был передовым:

Они лишь нашего Иуду

Честят лобзанием своим.

Опально-мировое племя,

Когда же будешь ты народ?

Когда же упразднится время

Твоей и розни и невзгод,

И грянет клич к объединенью,

И рухнет то, что делит нас?..

Мы ждем и верим провиденью –

Ему известны день и час...

И эта вера в правду Бога

Уж в нашей не умрет груди,

Хоть много жертв и горя много

Еще мы видим впереди...

Он жив – Верховный Промыслитель,

И суд Его не оскудел,

И слово Царь-освободитель

За русский выступит предел...

Начало мая 1867