Священномученик Петр (Зверев), архиепископ Воронежский

   Священномученик Петр (в миру Василий Константинович Зверев) родился 18 февраля 1878 года в семье священника, который служил сначала в храме села Вишняки под Москвой, а затем был назначен настоятелем храма Александра Невского при доме московского губернатора. После убийства генерал-губернатора Москвы, Великого Князя Сергея Александровича, о. Константин перешел служить в Сергиевский храм при Чудовом монастыре в Кремле.

   У о. Константина Зверева и жены его Анны было четверо детей: три сына – Арсений, Кассиан, Василий, и дочь Варвара. Характеры братьев определились с детства и были весьма различны. Арсений любил писать разные бумаги и стал чиновником. Кассиан играл в войну, стал офицером, был убит на фронте в 14-ом году. Василий любил играть в церковную службу. С раннего детства он торопился попасть к началу богослужения в приходской храм в Вишняках и приходил вместе с отцом. Звонарь, видя идущего священника, ударял три раза в колокол, и мальчик считал, что два раза звонят отцу, а третий раз – ему.

   В 1895 году Василий окончил гимназию и поступил на историко-филологический факультет Московского университета. В 1899 году Василий Константинович подал прошение с просьбой зачислить его на первый курс Казанской Духовной академии, и после проверочных испытаний совет Казанской Духовной академии постановил принять его в число студентов. Через год он был пострижен в монашество с именем Петр и рукоположен в сан иеромонаха.

   В 1902 году иеромонах Петр был удостоен степени кандидата богословия с правом преподавания в семинарии за диссертацию «Экзегетический анализ первых двух глав послания апостола Павла к Евреям». По окончании академии иеромонах Петр был назначен преподавателем в Орловскую Духовную семинарию, а в 1903 году был переведен в Князь-Владимирскую церковь при Московском епархиальном доме с определением на должность епархиального миссионера. В 1907 году он стал инспектором Новгородской Духовной семинарии. В июне 1909 года Святейший Синод постановил назначить иеромонаха Петра на должность настоятеля Белевского Спасо-Преображенского монастыря Тульской епархии.

   Монастырь находился недалеко от Оптиной пустыни, и настоятель имел постоянную возможность общаться с оптинскими старцами. Старцы, в свою очередь, высоко оценили духовную настроенность иеромонаха Петра и часто направляли к нему людей для духовного окормления. Он неоднократно бывал в Саровском и Дивеевском монастырях, особенное доверие имея к блаженной Прасковье Ивановне Дивеевской, и та платила ему ответным расположением. Блаженная подарила ему своей работы холст, из которого ему впоследствии сшили архиерейское облачение, и он бережно его хранил, предполагая быть в нем погребенным.

   В воскресенье, 8 августа 1910 года, епископ Парфений (Левицкий) в крестовой церкви возвел иеромонаха Петра, настоятеля Спасо-Преображенского монастыря, в сан архимандрита.

   19 октября 1910 года в Белеве по инициативе председателя училищного совета в пользу церковных школ города архимандрит Петр прочел лекцию на тему «Старчество и старец Амвросий Оптинский как главный его представитель». Лекция имела огромный успех, и присутствовавший на ней епископ Парфений обратился к слушателям со словом, в котором выразил свою радость по поводу столь многолюдного собрания, свидетельствующего, что люди в Белеве живут не одними земными заботами, но интересуются и вопросами религиозными.

   В день празднования Казанской иконы Божией Матери в монастыре состоялось торжественное освящение Спасо-Преображенского собора, который был к этому времени тщательно отремонтирован и украшен.

   Архимандрит Петр не ограничивал своего служения стенами вверенного его попечению монастыря, но часто служил в сельских храмах Белевского уезда. Один из свидетелей так описывает его служение в селе Песковатском:

   «18 и 19 мая 1913 года навсегда останутся в памяти прихода. Слава о служении архимандрита Петра, ласковом, внимательном обращении с простым народом создали ему громадную популярность не только в Белевском уезде. Крестьяне, как последнее сословие, нуждаются в помощи, и особенно в духовной. Они приходят к о. Петру с просьбами помолиться о них, иногда поговорить и рассказать о своем воистину горьком житье. И никто не уходил от о. Петра неутешенным. Архимандрит Петр приехал в село к шести часам вечера, и сразу же началась всенощная. С ним приехал хор из десяти девочек.

   Храм в селе Песковатском стоит на горе, над Окой. Рядом сосновый бор. Настежь открыты все двери храма. Солнечные лучи скользят по бесчисленным рядам народа, не поместившегося в церкви. Нет привычного перешептывания и безучастности к службе. Знакомые молитвы поются всем народом. Во время пения «Слава в вышних Богу…» все опускаются на колени. Великие слова, масса коленопреклоненных людей, молящихся всем сердцем, всем помышлением, до того умиляют и умиротворяют, что невольно молишься.

   Сгущались сумерки. На паперть вышел архимандрит Петр и направился к дому священника, и за ним весь народ, певший «Христос Воскресе». И далеко по округе разносилось это радостное пение.

   На следующий день была отслужена литургия. Народа было еще больше, чем накануне. После отпуста архимандрит Петр вышел на амвон и стал говорить. Простые слова, ясный взгляд. Он говорил о Христе Спасителе, об убожестве храма в приходе и, наконец, перешел к обличению ересей. Больше всего он говорил о местных сектантах скопцах и хлыстах. Ярко и убедительно архимандрит Петр опровергал то, что сектанты ставили себе в заслугу и оправдание, он обрисовал картину фальши, себялюбия, тунеядства, изуверства, вреда для тела и для души, который по своему невежеству и фанатичному ослеплению причиняют эти секты своим сторонникам. Во время проповеди один из скопцов протиснулся к выходу и понуро поплелся домой. Впечатление от проповеди было громадное».

   Во время одной из эпидемий, случившихся в ту пору, архимандрит Петр обратился к населению с особым словом: «Все еще из разных мест получаются сообщения о том, что по стране нашей распространяются заразные болезни, которые уносят в могилу целые тысячи людей. Неудивительно, что при столь страшном явлении люди приходят в беспокойство и стараются придумать всевозможные средства, чтобы отклонить от себя надвигающуюся грозу… Но вот горе наше, что мы изобретаем все не то средство, которое бы действительно нас избавило от ужасной, никого не милующей болезни. Мы стараемся пользоваться разными сыворотками и прививками… Все комиссии и подавляющее большинство частных людей совершенно оставляют в стороне духовное начало в человеке – его душу, не желают о ней подумать, да впрочем, они и не могут желать думать о ней, так как, кажется, и не подозревают, что она у них есть и нуждается в попечении гораздо более, чем тело… Они так далеки стали от всего духовного, что не могут поверить, что главное и единственное зло всех болезней, несчастий и страданий на земле есть грех, который и надо уничтожать, с которым и нужно бороться во что бы то ни стало, всеми силами, как бы трудно это ни было. А все эти вибрионы, микробы и бациллы – только орудие и средство в руках Промысла Божия, ищущего спасения души человеческой. Знает Бог, что дорога нам земная жизнь, что дорого нам тело, и вот на это-то и направляет Свои удары, чтобы мы опомнились и раскаялись. Посылая мор на людей, Господь тем самым напоминает нам всегда иметь пред глазами своими смерть, а за нею и Страшный суд, за которым последует вечное наказание нераскаянных грешников… К Нему-то и нужно прежде всего обращаться с молитвою о помиловании и об отвращении праведного гнева Его. Но молясь, надо стараться быть достойными милости Божией. Необходимо сознать грехи свои, раскаяться в них, решиться вести жизнь свою согласно заповедям Евангельским. С покаянием должно соединить пост и воздержание, должно отказаться хоть на время от разных удовольствий, игрищ, зрелищ и праздного времяпровождения. Но как-то страшно становится от того, что видишь вокруг: с одной стороны, как будто и боятся заразных, губительных болезней, страшатся смерти и в то же самое время предаются необузданному веселью, забавам, зрелищам, совершенно забывая свои священные обязанности по своему званию православных христиан… Хотя уже бесконечное число раз говорено и переговорено о том, что наша интеллигенция далека от народа и не знает и не понимает его, но еще раз хочется крикнуть так, чтобы услышали, наконец, кому слышать надлежит: «Да постойте, Бога ради, будьте добросовестны и беспристрастны, сойдите с высоты своего величия и прислушайтесь к тому, что говорит народ!.. Пощадите, пожалейте душу народную! Вы толкуете о просвещении, вы скорбите, что народ наш темен, вы строите школы, а сами в то же время вносите тьму в среду его, развращаете его, заменяете истину Христову ложью язычества, содействуете возвращению народа к нравам языческим!.. И как не быть смертоносным язвам в стране нашей, когда мы отступаем от Бога и навлекаем на себя Его праведный гнев?! Еще удивляться надо безмерному долготерпению Божию, что Он милостиво карает нас, надо горячо благодарить Его, что не погубляет нас окончательно, и слезно умолять Его, чтобы Он не дал осуществиться злому делу и открыл сердечные очи тем, кому вверено попечение о душе народной. Покаемся же все и исправимся, и обратимся к Богу, от Которого отступили!»

   Как всякого человека глубокой веры, архимандрита Петра трогал подвиг других. Об одном из скромных служителей Тульской епархии, протоиерее Алексие, он счел нужным написать заметку и опубликовать ее в епархиальных ведомостях. «На днях заходил ко мне, – писал архимандрит Петр, – один сельский протоиерей – отец Алексий. Высокого роста, стройный, худой, весь седой, с добрыми проникновенными глазами, смиренный, приветливый, добродушный – он произвел на меня самое хорошее впечатление. Давно он священствует, но священствует в бедном приходе: «Мой доход равняется доходу псаломщиков в окружных селах, – говорил он, – но я никогда не искал себе лучшего прихода; я верю, что Господь благословил мне потрудиться именно здесь. Ох, сколько я видел на себе милостей Божиих! Я вас давно поминаю, и родителя вашего поминаю. (Надо сказать, что мы увиделись только впервые, а до сего времени я даже никогда не слыхал об отце протоиерее). У меня такое правило – я поминаю всех. Живых поминаю более семисот, а усопших и не знаю сколько. Ведь это нетрудно. Знаете, ведь они все записаны. На проскомидии, во время Херувимской песни и «Достойно» я читаю, а потом воздохну (тут отец протоиерей приложил руку к персям, устремил глаза свои к небу, и весь взор его как-то просветлел – будто он увидел Господа и просил Его за живых и усопших), потом снова читаю и снова воздохну; я всегда так. Протоиереем я недавно сделан. Это сделал меня преосвященный, который обратил внимание на то, что я никогда ни одной свадьбы не венчаю без того, чтобы жених и невеста не знали Символов веры и молитвы Господней наизусть и с объяснениями. Трудно обучить их, но все же они обучаются… На мне вся одежда чужая, я не могу делать себе – средств нет, но слава Богу за все». Действительно отец протоиерей весьма бедно одет. Когда мы стали расставаться, отец протоиерей подошел к иконам, приложился, помолился и стал сердечно желать мне небесных даров от Бога.

   Предо мною ясно вырисовывалось все величие и красота души старца. Я представил себе следующее: бедный сельской приход, удаленный от губернского города на сто пятьдесят верст, грубый деревенский народ, все более и более развращаемый за последние годы, постоянные труды, хлопоты, службы, требы, ведение хозяйства, занятия с прихожанами, недостатки, так что к концу жизни не только не скоплено на черный день, но даже нет средств, чтобы сделать себе одежду: скудные средства ведь нужны были сиротам, которых приходилось еще воспитывать, да и бедным чадам своим о Господе. Кроме нищеты, на старость осталась еще боль в ногах, о которой отец протоиерей говорит как-то добродушно, будто она не у него, будто не его ноги отнимаются. Это, так сказать, все внешние скорби, а сколько скорбей незримых, внутренних, о которых нет сил повествовать, потому что их так много и они так всем хорошо понятны! Подумайте теперь, какова же должна быть крепость души, каково величие духа, какова непоколебимость в достижении поставленной цели, какова преданность воле Божией, каковы смирение, вера, терпение, сострадание, любовь к Богом данным прихожанам, если, несмотря на все тяготы, труды, лишения, скорби и напасти, отец протоиерей не поддался духу лукавому, так часто многих из нас прельщающему, не прельстился ни богатством, ни славою, ни ризным украшением, а остался до заката дней своих на своем посту, в глуши, в неизвестности, в трудах, среди любимых им пасомых, остался делить с ними до гроба все их нужды, скорби и радости!

   А каково его бескорыстие! Он молится за живых и усопших, знаемых и незнаемых, молится бескорыстно, без надежды не только получить благодарность за свое доброе дело, но даже без надежды на то, что об этом узнают те живые, за которых он молитвы возносит. Он молится просто потому лишь, что молитва – его дыхание, что, как пастырь, он считает нужным молиться, ибо знает, что все от Бога, знает, какое великое значение имеет молитва для живых и особенно усопших, которые сами себе никак уже не могут помочь. Он молится не за родных только или знакомых, нет, он молится даже и за тех, которых никогда не видал и не знал. Он знает лишь одно, что они нуждаются в молитве, и он скромно, тихо, незаметно делает доброе дело, творит милостыню.

   И вот такими-то молитвенниками и стоит еще мир, ими-то вот и поддерживается вера и жизнь наша…

   Таких подвижников-молитвенников может воспитать и иметь одно лишь православие. И дай Бог, чтобы их было как можно больше».

   С самого начала военных действий в 1914 году в Спасо-Преображенском монастыре был устроен лазарет на двенадцать кроватей, из которых пять были на полном содержании монастыря.

   В октябре 1916 года Святейший Синод постановил направить архимандрита Петра в распоряжение епископа Алеутского Евдокима (Мещерского) для миссионерской службы в Северо-Американской епархии. Но поездка не состоялась, и вместо Америки в 1916 году о. Петр уехал проповедником на фронт, где пробыл до февральской революции 1917 года.

   В 1917 году архимандрит Петр был назначен настоятелем Успенского монастыря в Твери. Здесь ему впервые пришлось испытать тяготу неволи: он был заключен в тюрьму в качестве заложника.

   14 февраля 1919 года в Москве в патриарших покоях на Троицком подворье состоялось наречение архимандрита Петра во епископа. На следующий день, в праздник Сретения, он был хиротонисан святым Патриархом Тихоном во епископа Балахнинского, викария Нижегородской епархии, где в то время правящим архиереем был архиепископ Евдоким (Мещерский), которого владыка хорошо знал по службе в Белеве, когда тот был епископом Каширским, викарием Тульской епархии.

   Епископ Петр был высокого роста, худощавый, с длинными волосами, которые он никогда не подстригал, с рыжеватой бородой, ясными голубыми глазами. У него был очень сильный голос и хорошая дикция. Когда ему приходилось служить в храме Христа Спасителя и он говорил проповедь, то по всему храму было слышно каждое слово.

   Профессиональным певчим трудно было выдерживать продолжительные богослужения, и епископ привлек к участию в службах народ. За правым клиросом ставили аналой, и здесь находился уставщик, сюда приходили все усердствовавшие петь и читать. В малые праздники служба продолжалась около пяти часов, в воскресные дни – шесть часов, а в двунадесятые праздники – семь, то есть с пяти часов вечера до двенадцати ночи.

   В будние дни епископ служил литургию в домовой церкви. Каждый праздник после богослужения он говорил проповедь. Ввел в монастыре преподавание детям Закона Божия, причем преподавал сам. Дети так привязались к нему, что собирались толпой у архиерейского крыльца в ожидании – не пойдет ли владыка куда-нибудь, чтобы его сопровождать. По дороге он что-нибудь им рассказывал, часто из своей жизни.

   Иногда епископ Петр служил всенощные всю ночь. Под Рождество Христово всенощная начиналась в десять часов вечера, и после нее сразу же служилась литургия. Несмотря на столь продолжительные службы и самое простое пение, храм всегда был полон народа.

   Панихиды епископ всегда служил полностью, по уставу, с семнадцатой кафизмой, без всяких сокращений. «Кто отслужит по мне такую панихиду?» – говорил он.

   Истовое, неленостное служение, искренность в вере, смирение, открытость для всех – все это народ сразу почувствовал, оценил и полюбил епископа.

   Когда в мае 1921 года власти арестовали епископа, рабочие объявили забастовку и бастовали три дня. Власти пообещали рабочим, что отпустят архиерея, но вместо этого отправили его в Москву в ЧК на Лубянку. Его обвинили в разжигании религиозного фанатизма в политических целях.

   С Лубянки епископа перевели в Бутырскую тюрьму, затем – в Таганскую. Когда его уводили из Бутырской тюрьмы, то с ним прощались все заключенные в камере, многие плакали, даже надзиратели пришли проститься. «Я вспомнил тогда прощание апостола Петра», – говорил епископ, рассказывая о своем пребывании в заключении.

   Потом было назначение на Воронежскую кафедру, и снова аресты, ссылки, допросы с пристрастием. 4 апреля 1927 года Коллегия ОГПУ приговорила архиепископа Петра к 10 годам заключения в концлагере.

   Весной 1927 года архиепископ Петр прибыл в Соловецкий концлагерь. Он был определен в 6-ую рабочую роту 4-го отделения, располагавшуюся в стенах Соловецкого кремля, а затем переведен в 4-ую роту 1-го отделения, располагавшуюся там же. Здесь он работал сторожем вместе с архиепископом Курским Назарием. Затем его перевели счетоводом на продовольственный склад, где работали в то время одни священники. Жил он тут же, в помещении рядом со складом, в маленькой комнате, вместе с епископом Печерским Григорием. В то время в Соловках еще действовала церковь преподобного Онуфрия Великого, оставленная для вольнонаемных соловецких монахов, и молитва за службами в храме была огромным для него утешением.

   Из Соловков он старался писать как можно чаще, насколько позволяли условия заключения, почти в каждом письме поминая воронежскую блаженную Феоктисту Михайловну, которую он очень почитал, прося ее святых молитв.

   Своей воронежской пастве из Соловецкого лагеря архиепископ писал: «За все глубоко благодарю вас. Не могу выразить словами, как я ценю ваши заботы и как горячо благодарен вам. Ваше участие и ваше попечение скрашивает нашу жизнь и подбодряет дух наш. Если я стал дорог и близок вам оттого, что много выстрадали за меня, то что сказать мне о том, как вы все мне дороги и близки, когда я и страдал, и страдаю за вас всех, да вы спасены будете, но я не унываю и за все Господа благодарю, хотя и не знаю, увижу ли вас или мне придется сложить свои кости. Да будет воля Господня!».

   Незадолго перед кончиной в последнем своем письме архиепископ писал: «Поздравляю тебя, отец Митрофан, и всех с праздником Сретения Господня. Я по-прежнему живу в уединенном и пустынном месте, за все благодаря Господа и во всем смиренно покоряясь воле Его. Прошу тебя быть смиренным, не думать о себе высоко, молиться Господу и не впадать в обольщение и прелесть лукавого, который силится прельстить, аще возможно, и избранных, по слову Господа. Мир ти и всем».

   Архиепископ Петр скончался в Соловецком концлагере 7 февраля 1929 года от тифа и был погребен в братской могиле, но священнослужители извлекли из нее тело владыки, облачили его и положили в гроб для перезахоронения. Три священника после облачения архипастыря, вложили в его руку разрешительную молитву, на которой расписались, отметив, что «Если время переменится, будут обретены мощи владыки, будет известно кто его хоронил». На месте упокоения поставили крест с надписью. Когда зарыли могилу, над ней стал виден столп света, и в нем явился владыка и благословил хоронивших. Мощи священномученика были обретены 17 июня 1999 г.

   Архиепископ Петр (Зверев) был канонизирован на Архиерейском Соборе Русской Православной Церкви, 13-16 августа 2000г.

 

   Дни памяти:

   Собор новомучеников и исповедников Российских – Первое воскресение, начиная с 25.01/07.02

   Собор новомучеников и исповедников Соловецких – 10 августа по старому стилю, 23 августа по новому.

   День мученической кончины (1929г.) – 25 января по старому стилю, 7 февраля по новому.


Источник: http://pravnov.ru/content/blogsection/7/33/